Надвигающемуся 15-летию этого сайта посвящается.
Однажды в марте 98-го года я стал звездой. На меня обрушились письма
десятков поклонниц – всех до единой из Москвы и Петербурга.
Видимо, Интернет до остальных городов тогда еще не добрался.
Все мои поклонницы были молоды, не замужем и красивы – письма они слали
обычно сразу с лучшими своими фотографиями, и им было что там показать.
Охренение мое не поддавалось описанию. Я не был поп-звездой и не получал
нобелевской премии. Мой путь к славе стоил мне всего 15 минут, пока я
записывал по свежим следам приключившийся со мной прикол, чтобы отослать
его на anekdot.ru. Сейчас я из любопытства набрал в гугле его первую
фразу «Американцы в саунах лежат бесшумно, как вареники» и с удивлением
обнаружил, что моя история успела за 12 лет расползтись по сотням
неведомых мне сайтов. Клянусь, я посылал её только на вернеровский –
других таких тогда просто не было.
На следующий день после отправки моя история начала свой победный путь
вверх по десятке лучших историй года и витала в этой десятке несколько
месяцев. Сейчас она только тянет вниз мой средний балл, хотя смешнее
видимо я ничего больше не написал – голосовалка тогда была до 1, а
набрала она что-то вроде 0,8.
С большинством моих внезапных поклонниц всё было ясно –
из моей истории косвенно следовало, что я (а) живу в США,
(б) поговорю по русски и (в) спортивен и жизнерадостен.
Этого было достаточно. Ну и первые места в рейтинге наверно что-то
значили – это были девушки, заточенные на победу и на победителя.
Я и был тогда таким, и наверное это из меня пёрло.
Я честно объяснял им, что люблю другую, и желание общаться со мной у
этих девушек резко пропадало. Но с одной из них я просто не знал, что
делать. По-настоящему влюбленного человека я узнаю из тысячи, потому что
сам был таким. Я хорошо знаю, как больно молчание человека, которого
любишь безнадежно, и постарался хотя бы её избавить от такого молчания.
Ну и пусть, что влюбилась по-дурацки – как будто бы я сам когда-нибудь
влюблялся иначе.
Она была дизайнером обложек модных московских журналов и просто засыпала
своими замечательными эскизами и фотографиями, с которых на меня
смотрела беззащитная талантливая симпатичная
блондинка.
Каждый день у неё появлялось множество вопросов, на которые она отчаянно
ждала моего ответа, и неожиданных мыслей, реакция моя на которые была ей
просто необходима. Это была настоящая
блондинка в самом лучшем смысле
этого слова. Я начинал отвечать и всякий раз понимал, что мои строки
интересны мне самому, а без неё их бы не было.
Смущало только несоответствие темпераментов этой странной переписки.
Она писала мне жаркие послания на температуре в 1000 градусов, а я
отвечал на комнатных 25 и всё пытался тактично объяснить, что люблю
другую и чувству этому не изменю, какой бы симпатичной и интересной ни
была девушка по переписке. В ответ приходили письма, которые заставили
бы застрелиться лучших авторов арабской любовной лирики от сознания
собственной бездарности.
Но вся эта московская переписка меркла для меня на фоне другой драмы.
Я отбивал свою любимую девушку у её американского мужа. Расстановка сил
была проста – со мной она была счастлива, с ним её связывали стопудовые
моральные обязательства. Она наконец решилась и обещала уйти ко мне в
воскресенье утром в конце июля. Она попросила не встречать её возле их
дома – неизвестно было, сколько продлятся их последние объяснения. К
полудню она так и не появилась. Но зато я дождался её звонка. Моя
любимая девушка сообщила, что её муж пригрозил покончить с собой, и она
уверена – я без неё выживу, а он нет.
Выслушав это, я после часового ступора со свойственным мне позитивизмом
оседлал любимый велосипед и укатил в Витон-парк, это на севере города
Вашингтона. Я вложил в скорость всё, что думал по этому поводу -
скорость получилось очень приличная. Через несколько часов на спуске с
крутой горки этого парка я разбился.
К тому времени я уже объездил весь парк целиком и знаю наверняка, что
нашел тогда единственное влажное место во всём огромном парке.
Я поскользнулся на повороте и очень неудачно впечатался в асфальт с
тройным переломом шейки бедра и прочими менее существенными травмами.
В первые минуты боли вообще не было. Я отполз на обочину в тщетных
поисках родного подорожника и ошеломленно разглядывал то, что осталось
от моего велосипеда. С этого дня я перестал быть победителем во всех
смыслах, по крайней мере на несколько месяцев. Но меня это абсолютно
тогда не волновало. Мне было интересно только, найдет ли меня кто-нибудь
в этом пустынном вечернем парке раньше, чем я истеку кровью - по крайней
мере две последние мили своей гонки я не видел ни души.
Ответ на этот вопрос пришел часа через полтора. Им оказался бомжеватого
вида мужичок в пузырчатых поношенных трениках, пробегавший мимо трусцой.
"Any problems?" - весело спросил он и сообщил усмехнувшись, что как и
Спаситель, он может называть себя Jewish Carpenter – он был
краснодеревщиком соответствующей национальности. Сказав это, мужичок
задумался на пару секунд, пробурчал что-то под нос и вдруг перешел с
легкой трусцы на потрясающий спринт. Проследив, как он скрылся за
поворотом, я принялся размышлять, что бы это значило и что со мной будет
дальше. Минут через десять Jewish Carpenter вернулся на длинном
Кадиллаке и без церемоний втащил меня в салон, не побоявшись пятен крови
на дорогой обшивке. Я подарил ему потом бутылку самого дорогого
израильского вина, какое только смог найти в Вашингтоне.
Американская медицина полностью починила меня всего за неделю и за 13
тысяч баксов. Это было пофиг - моя страховка была на 50.
Через несколько дней я полюбил дышать запахом цветущих магнолий, свесив
ноги наружу с балкона. Зашедший приятель ехидно заметил -
"Ну да, тебе еще на 37 тысяч осталось падать за бесплатно".
Жизнь моя сильно изменилась после выписки из больницы.
Уже не надо было разрываться между любимой и работой –
на долгое время не стало ни того, ни другого.
Писем от моей любимой тоже не было - в этой ситуации безнадежной любви
она выбрала другое решение - полное молчание. Оно меня ранило гораздо
больнее, чем все полученные мною травмы вместе взятые.
Неизменным для меня осталось тогда только одно – от московской девушки
продолжали каждый день приходить полные любви письма, а вернеровский
сайт продолжал каждый день печатать свои смешные и грустные истории.
Каждое утро я вставал на костыли и матерясь от боли, проходил
единственную оставшуюся мне в жизни дистанцию в триста метров до здания
Takoma Park Public Library, где был Интернет. Я не сказал этой
замечательной блондинке о случившемся, чтобы не морочить ей голову
напрасными надеждами. Но ей всё равно всегда было что сказать мне, как и
сотням авторов этого сайта. Без Димы Вернера этого просто бы не было.
Всем огромное человеческое спасибо.
Простите, что тексты мои с тех пор стали более грустными и все меньше
вписываются в формат этого сайта.
Если что, мой адрес
[email protected]. Кого я хочу услышать и кого
нет, надеюсь ясно из этой истории.
Поблагодарив, негоже уходить без подарка. Я подумал и нашел подарок -
стихи, написанные мною в том самом августе 98-го, очевидно в промежутке
между письмами московской девушки, вернеровским сайтом и молчанием моей
любимой:
"Молчанье-золото", мне в лоб вбивают вновь
Тяжелой золотой подковой в кровь
Но видел больше я и света, и добра
В дешевых слитках слова-серебра
И никогда в ответ я не ударю снова
Червонной этой от крови подковой
Ни друга, ни любимой, ни врага -
Подкова эта слишком дорога
Я начеканю лучше груды слова
Серебряного или простого
Вот только дешево оно, продать его нельзя
Раздам, как вы дарили мне, умолкшие друзья
(оценка жюри +0.29)