Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
На юридический факультет Олег Павлович поступил по совету своего отца, хотя собирался поступать на исторический. Отец рекомендовал следовать мудрой французской поговорке: «Если не можешь делать то, что нравится, пусть тебе нравится то, что ты делаешь». Сам Павел Николаевич по специальности был историк, а в партию ВКП(б) вступил на фронте. После войны с отличием окончил университет, аспирантуру и его оставили ассистентом на кафедре истории уже ставшей КПСС (а другой истории тогда и не было). Как и положено молодому учёному, он стал скрупулёзно собирать материал для диссертации, целенаправленно прокладывая дорогу к участи удачливого партийного чиновника: старательно овладевал искусством идеологического словоблудия и способностью производить впечатление человека беззаветно преданного партии. С завидным упорством высиживал на заседаниях кафедры, уникальные по занудству и скуке, выступал в прениях, плёл патриотические пошлости, на всех партийных тусовках разглагольствовал о неслыханных успехах партии в восстановлении послевоенного народного хозяйства под мудрым руководством партии и гениального вождя и учителя. Тогда эта шарманка работала безотказно. Для своей научной работы Павел Николаевич избрал беспроигрышную тему о ключевой роли Верховного главнокомандующего товарища Сталина в победе над фашистской Германией. Но когда работа была уже завершена, случилось непредвиденное – вопреки аресту лечивших врачей, Генералиссимуса хватил апоплексический удар. Мистической вере в бессмертие Сталина была подвержена подавляющая часть населения страны, но признаки развенчивания культа личности стали проявляться сразу же после его смерти. Хотя останки Хозяина ещё покоились под стеклом рядом с ещё одним «вечно живым», заметно стихло неуёмное обожествление вчерашнего кумира. Павел Николаевич рассчитывал успеть защититься, пока отрезвление не станет всеобщим. Но опоздал. Ученый совет единогласно зарубил тему его диссертации с туманной формулировкой «не актуально», под которой подразумевалось неопределенность при смене исторических блюд. Несостоявшийся кандидат наук впал в отчаяние и после заседания кафедры пришёл домой крепко поддатым. На вопрос жены, где он был, ответил: — В Мавзолее. — Это с ними ты пил? — съязвила она. — Нет, – горько усмехнулся муж, – пить с ними не довелось, зато я сегодня их обоих в гробу видал! Вскоре подул свежий ветер перемен и неожиданным лидером оказался незатейливый партаппаратчик Никита Хрущев. Из истории известно, что для собственного возвеличивания необходимо первым делом дискредитировать предшественника. С этой целью новый глава государства обрушил на партию, а точнее на страну, исторический ХХ съезд КПСС, который решительно смыл всю предыдущую историю страны, после чего безотлагательно требовалась новая. И Павел Николаевич, не мешкая, принялся раскрывать новую тему; теперь он уже изобличал преступления недавнего советского божества и возвеличивал нынешнего, хотя, будучи человеком наблюдательным, догадывался, что хлипкая хрущёвская оттепель долго не протянет, ей на смену неизбежно придут заморозки и, скорее всего, надолго и всерьёз. Хрущёв с первых своих шагов в новой должности попытался демократизировать партию, что, как показало время, для неё равносильно самоубийству. Его соратники-сталинисты не без оснований полагали, что он зашёл слишком далеко, а позволенное интеллигенции свободомыслие грозит советскому строю потрясением основ. И когда Хрущёв совершил очередную глупость — ввёл в устав пункт об обязательной сменяемости партийных кадров, товарищи из Политбюро сменили его самого на более предсказуемого своего единомышленника, заклеймив метод его правления загадочным определением – волюнтаризм. Новый партийный руководитель сразу же поспешил изъять из устава вредный пункт, чем утвердил себя на пожизненное правление. Многолетний труд Павла Николаевича в очередной раз пошёл псу под хвост. До третьей попытки дело не дошло — случился громкий скандал и его карьера в одночасье рухнула. Будучи парторгом факультета, он по доброте душевной одному хмырю поставил свою подпись на согласие его поездки в Париж на встречу с лидерами коммунистической партии Франции, а хмырь, оказавшись во Франции, отправился прямиком в английское посольство и попросил там политическое убежище и вскоре объявился на враждебном радио «Би-би-си». Это был неслыханный скандал, Москва разразилась беспощадным идеологическим гневом, в результате которого партбилетов и должностей лишились несколько коммунистов и Павел Николаевич в их числе. Поработав несколько лет на заводе разнорабочим, он с трудом устроился школьным учителем.
Российским военным начнут перечислять единовременную выплату с 6 сентября. Соответствующее решение съезда «Единой России» обеспечило правительство, сообщается в Telegram-канале партии. Просто шикарно: правительство выполняет решение партии. Не президента, не народа, а партии. Где-то, что-то подобное уже было. Только партия называлась по другому... О! Вспомнил: КПСС! Хотя, единорасты, кого ни копни - либо, кто постарше - сами из той партии, либо, кто помоложе - отпрыски партфункционеров, как Шойгу, например. То, что данное решение довольно, с виду, приятное - разовая выплата пенсионерам и силовикам (к слову, ни я, ни мои товарищи пенсионеры-силовики на сегодня, 7 сентября пока этой подачки не ощутили), так это пробный камушек, причем - подозрительно близко к выборам. Смахивает на подкуп избирателей. Прикиньте, сколько б вою поднялось, если-бы подобной раздачей занялись КПРФ или ЛДПР, неважно, из госбюджета, или за свой счет, но от имени своих партий. И это я еще молчу про ФБК... А дальше - больше: новая правка конституции и введение в нее знаменитой "шестой статьи"... Да-да, той самой, "О руководящей и направляющей роли партии". В общем, сограждане, если вам безразлично ваше будущее, идите и отрабатывайте подачку, проголосовав за новую партийную элиту. Лично я, как обычно, просто не пойду на это сомнительное мероприятие.
А в одной стране с демократией бяда, ой бяда! Люди выходили на площади крупных городов и скандировали: мафия вон! Коррупционеры, уходите! Наши зарплаты\пенсии маленькие, здравоохранение не работает, экономика в ауте. И прочее. Правительство страны и в ус не дуло, пока такие группы не стали большими, а на главной площади столицы появился палаточный лагерь с протестующими. Как водится в демократических странах, где правительство рада протестунам, полиция разгоняла смутьянов, немного постукивая по ним дубинками. И тут подошел срок очередных выборов в парламент. К выборам активизировалось большое количество партий, такое большое, что даже удивительно, хотя кого должен удивлять цирк? Выборы состоялись и вдруг оказалось, что правящая много лет партия не может единолично составить правительство, не хватает мандатов в парламенте. Кинулась к верным союзникам, а с ними тоже не хватает голосов. Кидаться к противникам было поздно. Те дружно, заранее, послали её на 3 буквы. Мыкались мыкались и не смогли никто ни с кем договориться. Настал, по конституции, срок вторых, уже внеочередных выборов. И если в прошлый раз голосов было просто мало, у правящей партии, то в этот раз их было меньше чем у оппозиции... Пипец подкрался почти незаметно.
Вы думаете я про Россию вангую? Про Окраину? НЕТ! Я пишу про Болгарию. Выборы в 2021 году для нее были самыми эпическими.
На сентябрь 2021 года ситуация такова, что предстоят третьи выборы, в комбинации с выборами президента (там парламентская республика). Правящая партия все еще сильна, оппозиция вообще ничего не может предложить (все кандидаты на роль премьеры были как будто из анекдотов). Так что пора России проявить свои действия. Например, как это было в 1908 году, когда Болгария получила, спустя 30 лет после освобождения, статус независимого государства. Турция, которая не хотела отпускать порабощенную страну, затребовала контрибуции. Бедной маленькой Болгарии неоткуда было взять эти деньги. Министр иностранных дел России Александр Петрович Извольский предложил долг, который Турция должна России за считать в счет контрибуции Болгарии к Турции. Один хрен эти турки не заплатят ведь России. Всем это было выгодно, все согласились, ну а потом была первая мировая, революция и про долги большевики мастерски сказали "все кому должны прощаем", ну и им тоже простили, что были должны...
Кстати, на счет партнеров правящей партии Болгарии. Ими является партия Движение за права и свободы - ДПС. А она турецкая...
Вы себе можете представить, чтобы в Польше была русская партия? Не симпатизанты, не перебежчики и лицемеры, а настоящие русские чтобы в Польше имели не малую часть политического электората? Ну или в Чехии? Ну или в Окраине? А в Болгарии турки чувствуют себя на правах хозяев даже спустя 143 года после освобождения Болгарии от турецкого ига.
Надо вспомнить, какое отношение к евреям было в Советском Союзе. Официальная политика не имела ничего общего с истинным положением вещей. Братский союз народов, равные права и обязанности. Но это в газетах и на лозунгах. А на самом деле? Туда не езди, там не учись, это не положено, а то – не заслужено. Но мы, как говорится, пробивали головами эти дурацкие препоны. И кое-чего добивались. И в науке, и в искусстве, и в других отраслях. Хотя иногда и с пятого раза, и с седьмого. Пока экзаменационная комиссия или начальник отдела кадров не сдавались перед нашим отчаянным упорством.
Но это прелюдия.
Итак.
Жила-была одна девочка, родом из маленького городка на юге России. Она говорила на дикой смеси трех языков – идиш, русского и украинского. При этом еще и картавила. Добавьте к невеселой картине высокий рост, толстые ножки, при виде которых вспоминаешь, что давно не варили холодец, рыжие волосы, отсутствие талии и присутствие длинного носа, доставшегося ей в наследство от папаши.
Она так бы и помогала отцу в лавке и впоследствии заменила бы его. Но на несчастье девочка родилась умной и амбициозной. И что делать еврейскому ребенку с такими аномалиями в глухой провинции?
Короче говоря, взяла девочка из кассы лавки немного денег и поехала в Москву. Поступать в институт поехала. И не в какой-нибудь завалящий, а в, страшно подумать, МГИМО.
Папаше записку оставила следующего содержания:
«Дорогой отец, не волнуйся. Деньги заработаю и верну. Твоя Ида».
Это ее так звали. Ида Ицковна Гринблат.
Ну?
Где МГИМО, а где Ида Ицковна Гринблат?
Представьте себе эту комическую картину.
Заходит Ида в этот институт, где без связей и русскому делать нечего. Находит приемную комиссию и громко, на понятном только ей и жителям родного городка языке, спрашивает:
– Хде тута учут на дыпломатов?
Там же, понимаете, никакого паспорта не надо было, чтобы понять, что написано у девушки в пятой графе.
Но, поднимем большой палец вверх, проклятая демократия и соблюдение приличий. Не принять у Иды документы не было никаких оснований. Аттестат с пятерками, советское гражданство, комсомол и так далее.
Поэтому Гринблат оказалась в числе абитуриентов. И даже получила место в общежитии, как иногородняя. Студенты же в ту пору на каникулы разъехались.
Представьте себе забор, в котором все дощечки одна к одной, зеленые. И вдруг одна желтая.
Вот так и фамилия Гринблат в списке поступающих среди сплошь Ковалевых, Петренко и Драчиков. Что очень нервировало членов приемной комиссии.
В общем, Ида Ицковна была обречена.
Уже был разработан план, как ее завалить на первом же экзамене, то есть сочинении. Тем более, что с таким диким акцентом она наверняка и писала так же. По крайней мере, так думали в приемной комиссии.
Если вы не в курсе, то фамилии абитуриентов не ставят на их письменные экзаменационные работы. Только номера. Якобы для непредвзятости.
У Иды номер был тринадцатый. Уже неплохо. А?
И проверять ее работу должна была член партии с сорокового года, Нинель Ивановна Ибрагимова, в девичестве Курощипова. Представляете, что Иде Гринблат светило?
Но есть бог на свете, тем более, что, простите за напоминание, он тоже был евреем.
Была одна организация, о которой мало кто знал, чутко следящая за различными проявлениями несправедливого отношения к нашим людям. Нет, на каждую несправедливость они, естественно, не реагировали. Это ж какой штат и связи надо было иметь! Но иногда…
А руководил тогда организацией Иван Иосифович Перчик. Почему Иван? Да мало ли. Может, для конспирации.
Вот к этому-то Ивану и попала информация, что какая-то безумная девица из провинции сдает экзамены в МГИМО. И там тоже были наши люди. То ли завхоз, то ли бухгалтер, не знаю точно.
Может, ради смеха. А, может, ради того, чтобы отточить, так сказать, профессиональное мастерство, Перчик заинтересовался этим делом.
Изучив обстановку и преподавательский состав в МГИМО, Иван понял, что внутри ему положиться не на кого, кроме самой Иды Гринблат. Но ее саму в известность ставить было нельзя. Испугалась бы провинциалка и все бы испортила. Завхоз или бухгалтер ему в этом деле тоже были не помощники.
Но организация имела связи во многих сферах. Иначе невозможно было бы решать такую массу разнообразных вопросов.
Короче говоря, кто-то сверху прислал проверяющего в МГИМО. Типа, для проверки объективности и исключения взяток.
Тот, который сверху, понятия не имел, что делает это ради аномалии по имени Ида Ицковна Гринблат.
Ему просто намекнули на какие-то темные обстоятельства и подсказали, кого именно надо направить. Честного и неподкупного товарища, Василия Петровича Куркина. Из министерства образования.
Этот Вася Куркин, как и многие тогда, тщательно скрывал от окружающих свою еврейскую маму из Крыжополя.
Но в нашей организации стояли на учете все тайные еврейские мамы. Поэтому и обратились к Василию, нежно любящему маму, с просьбой, нет, не помочь поступить Иде Ицковне, а не дать завалить ее на первом экзамене. Хотя бы. Что уже было бы победой, по мнению Ивана Перчика. На сочинении обычно половину отсеивали.
Иван Перчик пришел в министерский кабинет к Куркину и, счастливо улыбаясь, положил тому на стол упаковку мацы.
– Что это? – строго спросил Вася.
– Из Крыжополя, – лучезарно светясь всем лицом, ответил Перчик, – от мамы. К пейсаху вам.
(Это еврейская пасха так называется).
– Уберите немедленно, – побагровел Куркин. – Сюда могут войти!
– Я уберу, – ласково сказал Перчик, – но не обидится ли мама? Если я ей расскажу о вашей реакции. А?
– Что вам нужно?
– Только справедливости, Василий Петрович, – подобрался Иван Иосифович. – В МГИМО поступает одна ваша землячка. Да, понимаю, что это бред. Но дайте девочке шанс. Пусть сдаст сочинение на общих основаниях, без пристрастия. Поможете? А я эту мацу сейчас же отсюда вон.
– Как зовут вашу абитуриентку? – Куркин приготовился записывать.
– Заранее благодарен. Всего один экзамен.
– Мацу оставьте! – Куркин положил руку на хоть и пресные, но дорогие сердцу лепешки.
***
Так этот Василий Петрович не отходил от Нины Ибрагимовой, пока та не проверила все работы. И сам за ней еще раз все проверил, чтобы убедиться в объективности оценок.
Ида получила четверку! Это в институте, где выше четверки вообще никому не ставили! Даже любовнице ректора.
Но это еще было только начало. Иван Перчик, когда узнал про эту четверку, долго смеялся. А потом сказал, что теперь он за эту девочку отвечает.
Ну, а Ида Гринблат была убеждена, что все делает правильно. Ее же в школе учили, что Советский Союз – страна равных для всех возможностей. Она вместе со всеми пела патриотические песни, собирала металлолом и ходила строем под барабан. Она была комсомольской активисткой и хотела вступить в партию.
Но вернемся к вступительным экзаменам. Вторым была история партии. Сдавали устно. С одной стороны, завалить легче, с другой – сложнее. Можно задавать кучу дополнительных вопросов из всего курса. Но если ты подготовился, то можешь стоять до последнего.
Ида не выходила из общежития. Она привезла с собой кучу книг и читала с утра до ночи. Думала, бедная, что от ее знаний что-то зависит.
А у Ивана Перчика было свое мнение по этому поводу. Он через знакомого завхоза или бухгалтера узнал, кто будет принимать экзамен по истории. Тщательно подготовился. И вечером сел на скамеечку перед выходом из института. С газеткой «Московские новости» на английском языке.
– Юрий Сергеевич? – окликнул Перчик нужного человека и радостно вскочил, раскрыв руки чуть ли не для объятий.
– Мы разве знакомы? – насторожился преподаватель, замедлив шаг, но не собираясь останавливаться окончательно.
– Вы меня не знаете, Юрий Сергеевич, – нежно улыбнулся Иван, – и, как говорится, крепче спать будете. Достаточно того, что я вас изучил, как мой лечащий врач-уролог изучил мою же простату. Дай им обоим бог здоровья. В смысле, и врачу, и простате. Да шучу я, Юрий Сергеевич, не обращайте внимания.
– Что вам нужно от меня? Я очень спешу.
– Софочка ждет? Не надо делать такие страшные глаза, дорогой мой. Я – ее единственный дядя. И меня очень беспокоит то, что моя любимая племянница напропалую встречается с женатым мужчиной, да еще и членом партии. Да вы никак покраснели, Юрий Сергеевич! Как это мило. Если человек в вашем возрасте и социальном положении не разучился краснеть, значит, он еще не потерян для общества. Не делайте снова такие страшные глазки, Юрий Сергеевич. Я желаю вам только добра. Но поймите меня правильно. Ваша супруга Ирина Павловна и малолетние детки, Алексей Юрьевич и Елена Юрьевна, не должны переживать по поводу ваших встреч с Софочкой. Нет, если моя племянница любит вас, то я ее не осуждаю. Но какие у вас планы на ее счет? Не отвечайте. Я все читаю в ваших глазах. Юрий Сергеевич, хотите, я исчезну из вашей жизни так же внезапно, как и появился? Ответ очевиден. Только одна просьба. Завтра будьте снисходительны к моей другой племяннице, Идочке Гринблат. Кстати, они с Софочкой троюродные сестры. Да, разбросала нас судьба-судьбинушка. Софочка и не помнит про Идочку. Вот они, коллизии жизни. Так я надеюсь. Поклон супруге. И поцелуйте Софочку. Не надо говорить ей про наш разговор. Да, просто будьте объективны, как этого требует устав нашей любимой партии. Пролетарии, всех стран, объединяйтесь. Я бы добавил, но только по любви. Шучу, Юрий Сергеевич. А с простатой будьте поаккуратнее. Не застудите, дорогой мой.
***
Да, если бы Перчик старался для круглой идиотки, то я бы понял ваше возмущение, дорогой читатель. Но девочка была готова на все сто. Этот Юрий Сергеевич с удивлением выслушал ответы на вопросы попавшегося Иде билета. Потом аккуратно, осторожно озираясь, задал пару сложных вопросов про французскую революцию и Леву Троцкого. И только после этого с чувством выполненного долга поставил ей пятерку.
В институте запаниковали. Срочно собрали комиссию. Вопрос стоял один. Не допустить! Оставался один экзамен – английский. Если она сдаст его хотя бы на четыре – все, придется принимать. Придумали хитрый ход. Поручили секретарше сообщить Гринблат о переносе времени экзамена. К примеру, двадцатого июля в шесть часов вечера. А на самом деле оповестили всех остальных лично, что экзамен состоится тоже двадцатого, но в десять утра. Ида тем утром снова засела в библиотеке. Готовилась, дурочка. А экзамен уже вовсю шел.
***
Но и Перчик понимал – вот он, последний и решительный. Надо мобилизовать все усилия.
Иван Иосифович пошел на разговор к ректору МГИМО.
Пора была горячая. Простого смертного к нему бы и не пустили. Но Перчик заручился звонком от того же знакомого из министерства образования.
И в назначенный час в кипе, черной шапочке, прикрывающей макушку, и с пейсами, вьющимися из-под нее, сидел в приемной ректора. На Перчике был строгий черный костюм и лакированные туфли.
В приемной стояла напряженная тишина.
В самом престижном вузе страны, в советское время, когда Израиль считался одним из главных мировых агрессоров, спокойно сидела ну очень вызывающая фигура. Вокруг одни славянские лица, ожидающие приема и явно возмущенные таким соседством.
Но Иван Иосифович невозмутимо читал какую-то газетку на иврите, улыбаясь чему-то смешному. И даже тихо посмеиваясь.
– Перчик! – громко произнесла секретарша.
Как будто объявила коронное блюдо на банкете.
Блюдо встало, с уважением поклонилось сидящим в приемной и аккуратно приоткрыло дверь в кабинет ректора, на которой висела табличка «Коваленко Степан Миронович».
***
Челюсть у Коваленко отвисла.
Таких посетителей в его кабинете еще не бывало. Что-то защемило в груди, предчувствуя беду.
Степан Миронович уже после звонка из министерства почуял неладное. Вот оно и подтвердилось. Пейсы в МГИМО! Хана всем устоям!
– Шалом! – радостно сказал посетитель, вежливо кланяясь.
– Коваленко, – на всякий случай также вежливо ответил ректор.
– Я вас умоляю, Степан Миронович, – пропел Перчик. – Вы только задумайтесь, чем вы руководите. Ну? Подсказать? Московский государственный институт международных отношений! Чувствуете, какая на вас лежит ответственность? Готовите кадры для всех наших международных отношений, как было сказано выше.
– Вас прислали, товарищ Шалом, чтобы мне лекцию прочесть? Ближе к делу.
– Куда уж ближе, Степан Миронович, – загадочно протянул Перчик. – Это очень правильно, что вы меня товарищем Шаломом назвали. Вы очень близки к истине. Скажите мне, дорогой мой интернационалист, где среди ваших отношений место для маленького государства Израиль?
– У Советского Союза нет никаких дипломатических и политических связей с Израилем, – четко, как на лекции, отрапортовал Коваленко.
– Правильно, – кивнул Перчик. – Но это только пока. Вы, надеюсь, в курсе, что первая волна репатриантов уже внедрилась в израильские населенные пункты? И не за горами вторая волна.
– Изменники родины! – воскликнул ректор. – И мы делили с ними одну краюху хлеба! Пусть убираются, куда угодно!
– Ша! – Перчик даже привстал. – Не надо делать скоропалительных выводов. Если наша партия и лично дорогой Леонид Ильич приняли решение выпустить евреев на якобы историческую родину, то это что-то, да значит. Или вы сомневаетесь в дальновидности и стратегическом мышлении товарища Брежнева?
– Да как вы можете! – Коваленко с любовью посмотрел на портрет генерального секретаря, висящий у него над головой.
– Тогда только представьте себе, что через несколько лет Израиль будет похож на шестнадцатую республику Советского Союза. И к вам придут товарищи из Центрального Комитета, и спросят: «А подготовили ли вы, Степан Миронович, кадры для работы в Израиле?» И что вы им ответите на их законный вопрос? Что ни одного еврея и на дух не подпускали к стенам МГИМО?
– Но что же делать? – Коваленко в отчаянии посмотрел на Перчика.
– Вот! – улыбнулся тот. – Поэтому я здесь, среди вас. Я надеюсь, вы в курсе, что сейчас сдает экзамены одна очень перспективная девушка, по имени Ида Гринблат?
– Что-то такое слышал, – смутился ректор. – Позвольте, но я же не могу знать про всех абитуриентов.
Коваленко нажал кнопку и сказал тут же явившейся секретарше:
– Председателя приемной комиссии пригласите ко мне. Срочно!
Ректор и Перчик в ожидании несколько минут помолчали. Вдруг Коваленко, будто что-то вспомнив, спросил:
– Может, чаю, кофе?
– Кефиру нет? – ухмыльнулся Иван Иосифович.
– К сожалению, – начал оправдываться ректор, но осекся и впервые за все время разговора улыбнулся, тоже вспомнив классику.
Вошел председатель приемной комиссии. Увидев человека в кипе и пейсах, в изумлении встал в дверях, не зная, как себя вести.
– Гринблат Ида, – сказал Коваленко. – Как она сдает экзамены? Говорите, как есть. Здесь все свои.
«Ну, если для него уже пейсатые свои», – подумал председатель Хворостюк, а вслух ответил:
– Сочинение и историю сдала хорошо, а вот на английский почему-то не явилась.
– Не может быть! – воскликнул Перчик. – Это какое-то недоразумение.
– Факт остается фактом, – буркнул председатель.
– Подождите пару минут в приемной, – попросил ректор Перчика.
Тот пожал пейсами и вышел.
Как только за ним закрылась дверь, Коваленко зашипел:
– Немедленно найти ее и принять экзамен. И без этих ваших штучек. Хотите международный скандал? Уволю в тот же момент!
***
Вы, конечно, не в курсе, но в Министерстве иностранных дел России давно уже работает женщина. Зовут ее Аделаида Ицковна Герловина. Лучший специалист по Ближнему Востоку.
КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ Ехали мы с оператором Колей в мой любимый город Питер. Попутчик в купе был только один – причесанный сухонький старичок. Двубортный костюм и какие-то довоенные манеры. Одни запонки на манжетах чего стоят... Меня вот, например, в последний раз в строгом костюме видели в 1984 году на выпускных экзаменах. А этот в поезде. Да еще и в галстуке. Коля принялся бегать в тамбур, чтоб убить время курением, а я стал ловить спутники на своем КПК, посмотреть далеко ли еще до Питера? Дед, как только аккуратно повесил пиджак на вешалку, сразу стал приставать к нам со своей большой потертой шахматной доской. Оказалось, что он председатель одного московского самодеятельного шахматного клуба и едет для организации турнира с питерскими коллегами. Звали его соответствующе статусу – Янош Альбертович. Дед, расставляя фигуры: - Молодые люди, давайте скоротаем день до вечера хорошей шахматной партией. Я: - «Хорошей» не получится, а «какой-нибудь» не хочу оскорблять ваш шахматный интеллект.
Я и, правда, в шахматы играл даже хуже Остапа Сулеймановича. Коля: - Нет, спасибо. Я тоже вынужден отказаться. Вот если в настольный теннис, то да, а в шахматы вам точно будет с нами неинтересно.
Дед все продолжал призывно показывать на видавшие виды, аккуратно расставленные фигуры, как будто предлагал в пустыне холодную воду... Но пить нам не хотелось. Через час уговоров он нас слегка подгрузил. И тут я толкаю Колю в бок и шепчу ему: «Соглашайся на черные. Сыграем» Я уселся за столиком у окна, Коля рядом, Янош Альбертович, в предвкушении, потирая сухонькие ручки, напротив нас. Дед начал Е2-Е4. Коля отвечал мощно и размашисто, думая не более секунды, но перед каждым ходом заглядывая под стол. Первую партию мы все-таки проиграли в жесткой борьбе. На доске оставались только несколько фигур. Перед второй партией я внес глобальные коррективы в Колину игру – мы с первого уровня перешли сразу на шестой... Дед, радостно расставляя фигуры: - Не переживайте, Николай, у вас есть задатки, но вы не можете в ключевые моменты сосредоточиться и как следствие детские и необдуманные ходы. Не гоните, перед каждым ходом чуть подумайте. Янош Альбертович нехотя, но согласился опять на белые. В этой партии игра гроссмейстера Николая преобразилась до неузнаваемости: на доску не смотрит, взгляд рассеянный, перед каждым ходом все так же заглядывает под стол, но думает уже не по секунде, а по 3 минуты 20 секунд. Немало, но куда деваться – он гроссмейстер, ему виднее. В результате. Мы задавили деда в его же логове. Партия выглядела странно, как будто это не шахматы, а группа «Альфа» молниеносно уничтожила Амина в его же дворце. Мат! У Амина-Яноша Альбертовича нервно закачалась голова и дробно затряслись руки: - Ну вы, Николай, даже не дали мне... Как-то вы так сразу... А этого подлого хода ладьей, я от вас вообще ожидать не мог... Коля, протягивая руку: - Ну, пожалуй, хватит. Один – один. Дед, заикаясь и тряся головой: - Как же так, после такого разгрома, я-я-я же ночью спать не буду. Давайте третью решающую. Я как Колин тренер ничего менять не стал, и так все шло неплохо. Дед начал, а Коля через 3 минуты 20 секунд подхватил... да как мощно! Казалось еще несколько ходов, и мы опять раздавим бедного старичка об его же пешки. Вдруг Коля сломался, потому, что сломался и я, его тренер. Сломалась вся Колина гроссмейстерская игра. Больше под стол смотреть было незачем... Наши ходы стали бессмысленны и, конечно, дед скоро очухался, доведя дело до быстрого мата. Янош Альбертович улыбаясь собирал в коробку фигурки, чуть ли не целуя каждую: - Николай, я вам вот что скажу: у вас, безусловно, есть недюжинный шахматный талант, о котором вы и сами не подозреваете. Я победил только потому, что у меня за плечами большой опыт турнирной борьбы. А вот характер у вас слабоват... В третьей партии: великолепный ваш прорыв слоном, так нужно же было доводить эту идею до конца и мне светил мат через два хода, а что вы? Какие-то непонятные, беззубые ходы... Будто вы сдулись... ну не огорчайтесь, проиграть такому сильному игроку как я незазорно. Я: - Аккумулятор сел. Дед: - Вот точно вы сказали, как будто батарейка села у Николая. Коля обиженно (тихо, чтоб не слышал дед): - Повезло ему, что он кощей бессмертный, а мы сдохли. Была бы тут розетка 220, я бы показал ему опыт турнирной борьбы... а слон - это что за фигура?
"Во-первых, сам лозунг «Единая Россия» - партия жуликов и воров», на самом деле, сработал в плюс правящей партии. Потому что те, кто его озвучил, не учел особенностей массового восприятия. Дело вот в чем. Нормальным стереотипом общественного сознания считается гипотеза о том, что во власти сидят жулики и воры. Этот было свойственно любой стране и в любую эпоху. (...) Тем самым, для массового создания сказать, что «Единая Россия» - партия жуликов и воров» означает просто другим способом заявить, что «Единая Россия» - это партия власти. И таким образом подтвердить стереотип, на котором партия сама в первую очередь настаивает." Алексей Чадаев, руководитель политического департамента ЦИК партии «Единая Россия» http://er-portal.ru/about/text.shtml?19/0652
Когда эта история произошла и была совсем свежей, я рассказывал её, со щенячьим восторгом, всем своим близким и знакомым. Позже, вспоминал часто, но рассказывать не решался. История могла показаться маловероятной. В феврале 1972 года, мне, совсем молодому человеку, сделали на работе свадебный подарок – предоставили две путёвки в пансионат «Черноморец». Летом, конечно, о таком подарке и мечтать было смешно. А тут и поздравили меня, и лишили отпуска в летнее время. С первых дней отдыха, было организовано сразу несколько турниров. Я в молодости довольно прилично играл в шахматы. На любительском уровне. На работе первое место было всегда моё. Иногда неплохо выступал за коллектив на городских спартакиадах. Но на серьёзном, профессиональном уровне никогда выступать не приходилось. Записался на шахматный турнир на первенство пансионата. В основном, все партии были скоротечными и лёгкими. В номере, по соседству с нашим, проживала тихая и незаметная чета. Обоим лет под сорок. Где их ни встретишь, он обязательно поддерживал супругу под ручку. В столовой, где всегда все сидели на постоянных местах, они кушали за соседним столиком. Как-то встретились – поздоровались в коридоре. Представились друг другу. Он Миша. Жену не помню. Назвались и мы. Я спросил их отчества, Михаил только головой замотал, мол, не такая уж разница в возрасте. Похвалили меня, как шахматиста – оказывается, они заходили, поглядывали на турнир. Моя молодая жена, от гордости стала рассказывать о моих шахматных успехах на производстве. Миша предложил сыграть с ним. Взяли у дежурной по этажу доску и уселись в холле. Жёны рядом тихо зачирикали что-то. Моя, поначалу, твёрдая позиция, вдруг моментально рассыпалась и стало ясно, что продолжать партию бессмысленно. Я сдался и сказал Мише, что понял где я «прошиб». Он быстренько переставил фигуры в ту позицию, в которой ни у кого преимущества не было. Продолжили по-другому. Пять– шесть ходов хватило, чтобы понять, что мне опять «кранты». Вернулись к знакомой позиции. Я, с учётом ошибок, пошёл по третьему продолжению. Ходы другие, а результат тот же. Итог - за одну партию три поражения. Расставили и начали играть совсем новую партию. Можно много не рассказывать – в каждой партии я имел по два-три поражения. Ни разу, ни одного намёка на ничейный результат. Я, разволновавшись, стал уговаривать Михаила принять участие в турнире. Если я там всех «деру», то уж ему чемпионство обеспечено. Миша наотрез отказался, но с этого момента, в каждой турнирной партии, за меня, кроме собственной жены, болели наши соседи. А по вечерам, после ужина, мы собирались в холле, где я получал свою порцию матов. Первое место я, таки, занял, хотя помогла случайность - основной мой конкурент неожиданно проиграл человеку, у которого до той встречи, вообще побед не было. Вечером перед ужином в клуб-столовую зашёл спортивно-культурный организатор, попросил тишины и объявил, итоги шахматного турнира. Меня и двух других призёров попросил выйти для награждении. И вдруг он сообщил, что в их скромном пансионате отдыхает экс-чемпион мира по шахматам Михаил Таль! И предложил всем присутствующим попросить Михаила Нехемьевича вручить награды победителям турнира. Все в зале закрутили головами, затем встали и начали аплодировать. Понятно, что аплодисменты предназначались не призёрам, а всемирно известному Михаилу Талю, которого в лицо вообще мало кто знал. Вручая мне диплом, Миша улыбнулся: - Ну, что, чемпион, после ужина в холл?
Я решил рассказать вам эту истории в дополнении к чьей-то недавней заметке о простоте и скромности очень рано ушедшего Михаила Таля.
90-й год. Технический ВУЗ. Последний курс. Студенты голодные, подрабатывают где могут и пытаются понять, что творится вокруг. Самые шустрые фарцуют и занимаются прочими пока ещё неблаговидными делами. Комсомол и партия постепенно уходят в прошлое - люди массово выходят из КПСС, комсомольцы массово входят в зарождающийся бизнес. Петя был одним из этих пятикурсников. Обычная семья московских сотрудников НИИ, квартира на окраине и тяжелая жизнь позднего перестроечного времени. Тяжелые подработки и полная неопределенность впереди, сдобренная накопившейся ненавистью к коммунистам. Комсомольцем Петя не был и партию зело не любил. В один прекрасный день Петя со своими друзьями большой компанией решил поехать за город - посидеть у речки под водочку и гитару. На дворе май, с продуктами туго - собрали со всех что могли и двинули на вокзал. А на вокзале в те годы уже вовсю орудовали цыгане. Брать у студентов нечего, посему табор внимания на них не обратил. Только одна цыганка обратилась к Пете с просьбой позолотить ручку "ребенку на хлеб". И тут Петя, к полному удивлению всей компании, дал цыганке какую-то копеечку. Зная, каким трудом Пете эта копеечка досталась, окружавшие его студенты яростно заверещали на цыганку. А она, глядя на Петю, сказала: "Вижу, от всего сердца дал ты мне деньги. За то я тебе правду скажу! И поменяв голос на близкий по тембру к диктору центрального канала ТВ советского времени, сказала: "Быть тебе человеком большим, коли Партию любить будешь, и линии её генеральной держаться станешь. Только в Партии тебе дорога наверх, все другие вниз ведут."
Всю дорогу на речку компания ржала до усрачки над предсказанием цыганки, ибо более комичного, чем Петино номенклатурное будущее предположить было реально сложно. Что именно дернуло Петю дать цыганке денег, он объяснить не смог, но сказал, что просто изнутри почувствовал эту потребность. Петю мнили членом Политбюро, на ЗИЛе и курящим трубку на госдаче. Стебались над Петей ещё долго, да и сам Петя ржал вместе с другими. А когда в 91 рухнула КПСС, стебаться стали ещё больше, но уже над "накрывшейся" Петиной карьерой.
В 90-х жизнь раскидала бывших однокурсников кого куда. Большинство из них съели по доброму ушату дерьма за эти годы, причем доставшийся на долю Пети ушат был по размеру близок к бочке.
Но вот наступил 2010 год. На встрече выпускников собрались остатки былого студенческого братства. Петя тоже туда приехал. Точнее Петю привезли. На членовозе с мигалкой. Так как Петя к тому времени стал депутатом Госдумы, искренне любил Партию и очень чутко прислушивался к её генеральной линии. Правда, Партия была уже не та, да и называлась по-другому, но Петю этот факт нисколько не расстраивал.
Приятель угодил на маленький митинг Единой России. - Вы должны за нас проголосовать, потому что мы во всем поддерживаем Путина! Немного погодя: "Путин поддерживает нас!" - Так кто ж на кого опирается? Партия на Путина или Путин на партию? - Опираемся мы на народ. А друг друга - поддерживаем! - А народу вы зачем? Что Путин скажет, за то и проголосуете. Может, оставить народ и Путина? - Депутаты учитывают пожелания избирателей! - А голосовать как будете? Как скажут избиратели вашего округа? Или как спустят сверху? - Конечно, мы голосуем единым блоком. Но сообщаем руководству о мнениях избирателей. - А зачем тогда столько депутатов в Госдуме? 450 лбов! За свои зарплаты голосуете неплохо. Вот вношу предложение избирателя: посадить туда 1 депутата от каждой партии. Пусть голосует, как скажет ему руководство. Вес голоса - сколько набрала партия. А остальные члены партии, вместо того, чтобы задницы там просиживать и голосовать одинаково, пусть работают по специальности, без депутатской зарплаты. Услышал мнение народное - доложил наверх. Бесплатно. Это ж партия, а не государственная кормушка. Кто за? - обернулся мужик в зал. В ответ лес рук. - Ну как, наверх доложите?
В середине 80—х коммунист Павел Горохов работал зубным техником в стоматологической поликлинике. В партии он оказался по недоразумению, его туда втащили ещё в армии по какой-то разнарядке, спущенной сверху. Не секрет, что в КПСС вступали, как правило, преследуя какие-нибудь корыстные цели: карьера, квартира и другие блага, недоступные беспартийным. Членов КПСС даже не могли судить, предварительно не исключив из партийных рядов. Горохову никакие партийные блага не светили, да он на них и не уповал. У него была большая семья, денег вечно не хватало, постоянно приходилось одалживать. Специалистом он был отменным, но... выпивал, хотя на качество работы это никак не отражалось. К партийным взносам относился как к узаконенному грабежу и заявлял в оправдание: «Не от жадности, а из принципа! Жируют, гады, на мои кровные!». А выдавить из него деньги на какие-нибудь общественно-политические поборы, типа ДОСААФ, Красный крест, Комитет защиты мира и т.п. – было делом безнадёжным. После каких–то очередных партийных разборок заведующего зубопротезного отделения хватил инфаркт и на его место Райком партии пристроил своего человека. Им оказался молодой стоматолог по имени Николай Николаевич, парень с дальним прицелом. Для карьерного роста у него были все необходимые качества — напористый, непьющий, умеющий убедительно выступать на различных общественно-политических сходках. Но главное, – его тесть был какой-то важной номенклатурной птицей. На очередных партийных перевыборах, как и и предполагалось, Николая Николаевича единогласно (как обычно) избрали секретарем партбюро. Первым делом новый заведующий с номенклатурным трепетом переоборудовал свой кабинет: появился бюст Ленина, портрет Горбачева, полки шкафа заполнили труды классиков марксизма. Будучи поклонником Андропова, он принялся активно бороться за соблюдение трудовой дисциплины во вверенном ему коллективе. Начал с самого болезненного: категорически запретил левые заработки. Месячного оклада дантистов едва хватало на башмаки местной обувной фабрики, а семейный бюджет сотрудников пополнялся за счет левых заработков, а при их запрете работа теряла свой изначальный смысл. Специалисты стали потихоньку разбегаться, а Паше, как человеку пьющему, уходить было некуда, мир дантистов тесен и везде знали о его слабости. В знак протеста на имя секретаря Райкома он написал заявление следующего содержания: "Прошу исключить меня из членов КПСС в виду тяжелого материального положения и невозможности платить партийные взносы из низкой заработной платы". И отдал заявление Николаю Николаевичу. Статус партбилета в СССР трудно было переоценить. За его небрежное хранение или утерю могли последовать жесткие санкции, вплоть до исключения из партии. Крылатая фраза «партбилет на стол положишь», — была одной из страшных угроз того времени.
Но амбициозный заведующий размашистым почерком легкомысленную нанёс резолюцию: «Не возражаю», после чего был немедленно вызван в Райком на ковёр к одному из секретарей, ответственных за идеологию и пропаганду. Находясь в состоянии административного неистовства, он орал на Николая Николаевича и обкладывал его такими словами, что стоящее в углу красное знамя приобретало малиновый оттенок: – Где это у нас видано, чтобы какой-то мудак добровольно покидал ряды партии? Тоже мне диссидент, академик Сахаров! Да за такие вещи ты сам положишь партбилет мне на стол! Струхнувший парторг, поскуливая и изнывая от подобострастия, глядел на партийного идеолога с собачьей кротостью и вибрировал, как окурок в унитазе. А когда накал страстей пошёл на убыль и секретарь окончательно выдохся, Николай Николаевич стал его клятвенно заверять, что не позволит коммунисту совершить непоправимую ошибку и убедит заблудшего товарища остаться в рядах родной партии. Есть такой анекдот. Успешная одесская сваха делает сказочное предложение бедному еврейскому портному: выдать его дочь за сына фабриканта Морозова. Тот возмущен: – Моя дочь выйдет замуж только за еврея! – Соломон, не будь идиотом, Морозов миллионер, его невестка будет купаться в роскоши, а тебе он построит кирпичный особняк в центе Одессы. Уламывала его неделю, наконец, он сдался. Выходит от него сваха, вытирает со лба пот: – Полдела сделано, осталось Морозова уговорить! Горохова уговорить не удалось. На внеочередном заседании партбюро он чувствовал себя как в серпентарии, но благополучно из партии был исключён. Через полгода поправивший здоровье бывший заведующий вышел на работу в качестве врача, а Паша продолжал работать зубным техником. Однажды они вместе шли с работы, и он спросил бывшего шефа: – Вы не жалеете, что вас больше не избирают парторгом? – Какой теперь из меня теперь парторг, я же на инвалидности, – ответил осторожный экс-заведующий. А Паша неожиданно заявил: – А я так жалею, что вышел из КПСС, – и после недолгой паузы, добавил – раньше заходил в любую забегаловку без копейки в кармане, клал партбилет на прилавок и мне наливали – сколько потребую. А теперь без партбилета – не наливают, даже паспорт не берут, знают, что получить новый – плёвое дело. Если бы тогда кто-нибудь им тогда сказал, что через несколько лет коммунисты будут выбрасывать свои партбилет на помойку, они бы только покрутил пальцем у виска.
Теплоприбор - это название нашего завода. Приборы у нас делали не то что тёплые, а прямо скажем, горячие, с инфракрасным наведением. Танковую броню на полигоне прожигали как бумажный лист. Я там после армии работал в столярном цеху, плотником. Без плотника ни один завод не обойдётся, без разницы, какие там делают ракеты - тактические, МБР, земля-земля, земля-воздух, или противокорабельные. Самый главный инструмент у плотника какой? Сейчас скажете что пила или рубанок. А ни фига! Главный инструмент – гвоздодёр. Только не тот что в виде ломика, а такой, у которого с одной стороны боёк как у молотка, а с другой рожки загнутые. Я его из руки не выпускал. А если не в руке, значит в кармане. Теперь понятно, откуда у меня погоняло? Отец у меня баянист, на пенсии. Всю жизнь проработал в музыкальной школе, детишек учил на баяне. Ну и я, понятно, с детства меха растягивал. С музыкой жить завсегда легче чем без музыки. Я и в школе всегда, и служилось мне нормально, потому что баянист - он и в армии человек необходимый, и на заводе тоже постоянно в самодеятельности. Это теперь она никому не нужна, а тогда самодеятельность - это было большое партийное, государственное дело. Чтобы рабочие не водку жрали, а росли над собой, как в кино один кент сказал. Короче, как какой праздник, я на сцене с баяном. Баян у меня готово-выборный, голосистый. Юпитер, кто понимает. Играл я всегда по слуху, это у меня от бати. Ноты читать он меня, правда, тоже научил. Ну, для начальства и для парткома мы играли всякую муру, как мы её называли, «патриотику». А для себя, у нас инженер по ТБ, Бенедикт Райнер, из бывших поволжских немцев, приучил нас к джазу. Бенедикт - трубач. Не просто трубач, а редкостный, таких больше не слышал. Он нам на репетиции притаскивал ноты, а чаще магнитофонные ленты. Короче, Луи Армстронг, Диззи Гиллеспи, Чет Бейкер, кто понимает. Мы снимали партии, разучивали, времени не жалели. Моя партия, была, понятное дело, органная. А чё, баян это ж тот же орган, только ручной. Короче, у них Хаммонд с колонкой Лесли, кто понимает, а у меня - Юпитер без микрофона. И кстати, звучало не сказать чтобы хуже. Но вот однажды наш секретарь парткома пришёл к нам на репетицию и приволок какую-то папку, а там ноты и текстовки. Говорит, к ноябрьским праздникам надо это выучить и подыграть заводскому хору. Оратория называется «Пафос революции». Кто композитор, вспомнить уже не могу. Точно знаю что не Шнейдерман. Но если забудешь и потом хочешь вспомнить, то обязательно вспоминается Шнейдерман. Мистика какая-то! У нашего секретаря парткома два голоса - обыкновенный и партийный. Наверное и регистровые переключатели есть, с одного тембра на другой, как у меня на баяне. Короче, он переключил регистр на партийный голос и говорит - значит так! Кровь из носу, но чтоб на праздничном концерте оратория прозвучала со сцены. Из обкома партии инструктора пришлют по части самодеятельности. Потому что это серьёзное партийное дело, эта оратория. Потом подумал, переключил голос с партийного опять на обыкновенный и говорит, не подведите, мужики! Вот только одна загвоздочка. Нет в этой оратории партии баяна. И органа нет. И пришлось мне выступать в новом для себя амплуа. А когда такое происходит, то первый раз непременно облажаешься. Это как закон. Ну, короче, разучили мы эту хрень, стою я на сцене вместе с симфонической группой и хором, и передо мной малая оркестровая тарелка на треноге. Тарелка новенькая, блестит как котовы яйца. И всего делов - мне на ней в середине коды тремоло сделать специальной колотушкой. Ну, это палка такая с круглым фетровым наконечником. Ну вот, симфоническая группа уже настраивается. Я тоже колотушку взял, хотел ещё разок порепетировать моё тремоло, и тут подскакивает ко мне наш дирижёр, юркий такой мужичонка, с виду как пацан, хотя по возрасту уже давно на пенсии. Флид Абрам Моисеевич, освобождённый профкомовский работник. Он только самодеятельностью и занимался. Хоровик и дирижёр. Тогда на каждом заводе такая должность была. И говорит, Лёха Митрошников, зараза, заболел. Небось запил. Где мужское сопрано взять? Надо в коде пропеть речитатив, акапелла. Давай ты, больше некому, у хористов там аккорд на шесть тактов, на вот держи ноты и текстовку. Потому что сопрано только у тебя. А я и правда верха беру легко, не хуже чем Роберт Плант. Ну короче, я колотушку куда-то засунул, взял в руки ноты, текстовку сразу выучил чтобы потом не заглядывать. А так у меня до самой коды - пауза. Ну ладно, отстоял я всю пьесу. Ну вот, слава яйцам, уже и кода. Хористы взяли аккорд. Значит мой выход. И я пою с выражением: Павших борцов мы земле предаём Скоро уже заколотят гробы И полетят в вечереющем воздухе Нежные чистые ВЗМАХИ трубы спел я. А нужно было – не взмахи, конечно, а ЗВУКИ, ясен пень... А почему взмахи, я объясню. Дело в том что когда Бенедикт лабал Луи Армстронга, он своей трубой на все стороны махал, как поп кадилом. Говорит что у Майлса Дейвиса так научился. Но не в этом дело, а в том что в зале народ ржать начал. А дело-то серьёзное, партийное. И тут мне надо сделать тремоло на оркестровой тарелке, а колотушка моя как сквозь землю провалилась. Ну я конечно не растерялся, вынул из кармана железную открывашку для пива, и у меня вышло такое тремоло, что я едва не оглох. Жуткий медный грохот со звоном на весь театр. Колосники, блин, чуть не попадали. Ну я же сказал, новый инструмент, незнакомый, обязательно первый раз облажаешься. Это как закон! И в этом месте у Бенедикта сразу идёт соло на трубе на шесть тактов и на последней ноте фермата до «пока не растает». Ну то есть, должно было быть соло... Бенедикт, конечно, трубач от Бога, но он ведь тоже человек. А человек слаб, и от смеха, который до слёз, у него во рту слюни происходят. Короче, Бенедикт напускал слюней в мундштук, кто понимает, и вместо трагических нот с оптимистической концовкой у него вышло какое-то собачье хрюканье, совершенно аполитичное. Зрители от всего этого согнулись пополам, и просто подыхают от смеха. Абрам Моисеевич, посмотрел на Бенедикта, а у него вся морда в соплях, потом выщурился на меня и как рявкнет во всю еврейскую глотку: "Сука, Гвоздодёр! Убью на...!” и метнул в меня свою палочку как ниндзя. А эту палочку ему Серёга Пантелеев выточил из титанового прутка, который идёт на крепления ракетного двигателя. Летела она со свистом через всю сцену прямо мне в глаз. Если бы я не отдёрнул голову миллиметров на триста влево, быть бы мне Моше Даяном. Как писало солнце русской поэзии, "кинжалом я владею, я близ Кавказа рождена". Только я думаю, у Моисеича не Кавказ, а совсем другая география. Если бы он кинжал метнул, это одно, а убить человека влёт дирижёрской палочкой - такому только на зоне можно научиться. Короче, после покушения на мою жизнь я окончательно потерял сознание, встал и сделал поклон зрителям. Рефлекс, наверное. А зритель чё? Ему кланяются, он аплодирует. Тоже рефлекс. У людей вся жизнь на рефлексах построена. Короче, устроили мне зрители овацию. Моисеич ко мне подскочил и трясёт меня как грушу. "Ты! Ты... Ты, блять, залупа с отворотом! Обосрал мне весь концерт! Блять! Лажовщик!" Рядом с ним микрофон включённый, а он его видит конечно, но никак не может остановиться орать в силу своего горячего ближневосточного темперамента. Народ, понятно, уже просто корчится в судорогах и со стульев сползает. Это при том, что дело-то серьёзное, партийное. А тут такая идеологическая диверсия прямо со сцены. Хор на сцене уже чуть все скамейки не обоссал, а только без занавеса уйти нельзя. Они шипят, Володька, сука, занавес давай! А у Володьки Дрёмова, машиниста сцены, от смеха случилась в руках судорога, пульт из руки выпал и закатился глубоко в щель между стеной и фальшполом. Володька его тянет за кабель, а он, сука, застрял в щели намертво. А без пульта занавес - дрова. Хороший антрактно-раздвижной занавес из лилового бархата, гордость театра. Хор ещё минуты три постоял, а потом по одному, по двое со сцены утёк, пригибаясь под светом софитов как под пулями. Очень он интересный, этот сгибательный рефлекс. Наверное у человека уже где-то в подсознании, что если в тебя прожекторами светят, то того и гляди из зенитки обстреляют. Моисеич оторвал мне половину пуговиц на концертной рубахе из реквизита и успокоился. Потом схватился за сердце, вынул из кармана валидол, положил под язык и уполз за кулисы. Я за ним, успокаивать, жалко же старика. А он уселся на корточки в уголке рядом с театральным стулом и матерится тихонько себе на идише. А выражение глаз такое, что я сразу понял, что правду про него говорят, что он ещё на сталинской зоне зэковским оркестром дирижировал. Бенедикт сливные клапаны свинтил, сопли из трубы вытряхивает, и тоже матерится, правда по-русски. Вот такая получилась, блять, оратория... А эту хренову колотушку я потом нашёл сразу после концерта. Я же её просто в другой карман засунул. Как гвоздодёр обычно запихиваю в карман плотницких штанов, так и её запихал. На рефлексе. Это всё потому что Моисеич прибежал с этим речитативом и умолял выручить. А потом чуть не убил. Ну подумаешь, ну налажал в коде. Сам как будто никогда на концертах не лажался... А может и правда не лажался, поэтому и на зоне выжил. Речитатив ещё этот, про гробы с падшими борцами. Я же не певец, а плотник! Я все четыре такта пока его пел, только и представлял, как я хожу и крышки к тем гробам приколачиваю. Там же надо ещё заранее отверстие накернить под гвоздь, и гвоздь как следует наживить, чтобы он в середину доски пошёл и край гроба не отщепил. Мало я как будто этих гробов позаколачивал. Завод большой, заводские часто помирают, и семейники ихние тоже. И каждый раз как их от завода хоронят, меня или ещё кого-то из плотников отдел кадров снимает с цеха и гонит на кладбище, крышку забить, ну и вообще присмотреть за гробом. А то на кладбище всякое случается. В столярном цеху любую мебель можно изготовить, хотя бы и гроб. Гробы мы делаем для своих крепкие, удобные. Только декоративные ручки больше не ставим, после того как пару раз какое-то мудачьё пыталось за них гроб поднять. Один раз учудили таки, перевернули гроб кверх тормашками. Покойнику-то ничего, а одному из этих дуралеев ногу сломало. Оратория для нас, конечно, даром не прошла. Остались мы из-за неё все без премии. И без квартальной и без годовой. Обком партии постарался. Абрама Моисеевича заставили объяснительную писать в обком партии, потом ещё мурыжили в первом отделе, хорошо хоть, не уволили. Секретарю парткома - выговор по партийной линии с занесением в учётную карточку. Он после этого свой партийный голос напрочь потерял, стал говорить по-человечески. А Бенедикт с тех пор перестал махать трубой как Майлс Дейвис. Отучили, блять. У него от этого и манера игры изменилась. Он как-то ровнее стал играть, спокойнее. А техники от этого только прибавилось, и выразительности тоже. Он потом ещё и флюгельгорн освоил и стал лабать Чака Манджони один в один. Лучше даже! А, да! Вспомнил я всё-таки фамилию того композитора. Ну, который нашу ораторию сочинил. Даже его имя и отчество вспомнил. Шейнкман! Эфраим Григорьевич Шейнкман. Я же говорил, что не Шнейдерман!
Смотрел вчера новостную программу. Показывали Путина с четырьмя партийными Боссами, обсуждали изменения в конституции. И как-то задумался... Вот перед нами четыре партии. Все мирно сосуществуют, как-то борются, в основном за места в Думе да за губернаторские посты. И все - за счастье и процветание народа и государства. Все Руководители, включая Первого, – бывшие коммунисты (кроме Зюганова). Насчет Жириновского не уверен. Перестроились, ходят в церковь, крестятся. Так удобней? Выгодней?
Вспоминаю, как раньше было. Партия – одна, руководящая и направляющая. Коммунизм вот-вот построим. Дорога, казалось, прямая и всем понятная. Сначала ты в школе становишься октябренком, потом – пионером. А где-то с восьмого класса тебя принимают в комсомол. И если ты не в ВЛКСМ – это предмет для разговоров и обсуждений. Что-то здесь не так, как у всех. Религия? Или проблемы с законом? Уже ясно, что для «некомсомольцев» будут сложности и с ВУЗом, и с армией. Но таких было очень мало.
Я в молодости, как, наверное, большинство моих ровесников, не задумывался о политической и религиозной организации общества. Родители были учителями, мама – коммунистка. Папе тоже предлагали вступить в партию, он отнекивался, о причинах узнал сильно позже - после окончания института. Учился хорошо, спортом занимался, с восьмого по десятый класс был школьным комсоргом. Даже год или два избирался (назначался?) членом райкома комсомола нашего небольшого городка в Белоруссии. Но это не воспринималось чем-то серьезным и перспективным, да и времени заметно не отнимало.
Институт, родной МИСиС. Тоже был «общественником»: курсовое и факультетское бюро ВЛКСМ, профком, главный инженер штаба ССО. Теща, умнейшая женщина (как-нибудь подробнее расскажу) советовала: вступай в партию, не теряй времени. Они с тестем были коммунистами. А я считал, что рано мне, не созрел, успеется.
В студенческие годы, особенно на старших курсах, стал замечать и отмечать «руководящую и направляющую роль» студентов-однокурсников, которые вступили в КПСС. Это были чаще всего парни, которые служили в армии и стали там партийными. Или те, которым родители или близкие помогли осознать важность такого «членства» и которые с первых же курсов сделали это своей главной задачей. Вдруг оказалось, что люди, уступающие тебе умом, интеллектом, знаниями,… - вдруг становятся начальниками и руководителями, приезжают с проверками, критикуют и поправляют, делают оргвыводы, и пр., и пр. И все это - из-за своей партийной принадлежности.
Получил высшее образование, остался на кафедре заниматься наукой и делать диссертацию. И здесь та же картина: в руководителях – в основном члены КПСС. И даже диссертации защищают быстрее и проще партийные товарищи. Подумал, что и мне пора примкнуть. И обнаружил, что теща права была с советом не медлить и становиться коммунистом в студенческие годы. Ведь на несколько тысяч сотрудников и преподавателей нашего ВУЗа выделяется квота на 2 – 4 вступающих (не помню точно, сколько) человека в год! Но меня определили в партийный резерв, поставили в очередь. И ежегодно на собрании партийных членов нашей кафедры я рассказывал о своих научных и общественных делах: столько-то публикаций, участие в субботниках и демонстрациях, помощь дипломникам и коллегам-аспирантам. Переутверждался в резерве. И понимал, что очередь – на десятилетия, впереди масса сотрудников, преподавателей, профессоров… Не реально.
А страна наша стремительно менялась. Брежнева и прочих старцев на посту Генсека сменил Горбачев. Перестройка, гласность, демократия, Советы - съезд. Эйфория и надежда. При этом Афганистан, распад, МММ и прочие пирамиды, бандитские разборки, голод, карточки, заказы продуктовые к праздникам. Окончательно подорвала веру в КПСС и светлое будущее СССР моя первая поездка за границу в 1987 году, когда МИСиС по обмену с Краковской горно-металлургической академией отправлял группу сотрудников в Польшу на пару недель. Был руководителем группы/делегации. Нам пресса и телевидение говорили о тамошних забастовках, бедствиях, столкновениях и бунтах. Но вот пересекаем границу в Бресте – и шок: в привокзальных польских киосках и магазинах есть ВСЁ: фрукты, ягоды, колбасы, сыры…. И это – ранняя весна, в Москве – пустые полки магазинов, кошмарные очереди и за продуктами, и за вещами. В предместьях Варшавы – шикарные дома и коттеджи. После этого я должен верить, что у нас прогресс, перестройка и демократия, а в Польше – нищета, «Солидарность» и разруха!
Через год после поездки в Польшу состоялась 19-я партконференция. Вся страна ожидала коренных перемен. Не прошло. А вскоре меня приглашает наш кафедральный партийный лидер: есть возможность быстро – уже завтра - вступить в партию. Я удивляюсь: но я ведь пятый или шестой в очереди на кафедре. А он: все взяли паузу, советуются, консультируются. А кто-то отказался…Я ошарашен: восемнадцать лет после поступления в институт прошло. Был и есть частью актива: здесь и комсомол, и профком, ССО и сельхозотряды, работа с дипломниками и помощь с диссертациями вьетнамским аспирантам, сотрудничество с Академией МВД (взяли медаль ВДНХ и три изобретения, - классный период в жизни!). И прочее. Так воспитан - спасибо родителям и школе. Дождался. Заштормило, лодка закачалась, где-то дала течь (зачатки партий, новые течения, народные депутаты). Предлагают в КПСС без очереди и завтра утвердят. Гадкое чувство. Сказал, что уже не верю. И не буду.
Так и прожил жизнь – беспартийным. Сейчас уже на пенсии, активно продолжаю заниматься бизнесом. Нормальный дом (точнее, дома), хорошая большая семья, уважают дети, внуки и партнеры. Объездил полмира. И всё, как в известном фильме Рязанова: «Сама-сама-сама…». Так сложилось.
По-иному получилось с религией. Стал православным и крестился в 46 лет. Сознательно. Но, как говорит Каневский: «Это уже совсем другая история».
Не большой секрет, что наша страна, а вернее её верхушка, всячески поддерживает правые европейские движения. Ну там: "только наш народ - правильный народ", "негры и арабы: чемодан, вокзал, свисток отправления", "нет - демократии" и т.д. Как раз последний лозунг уже частично и объясняет чем эти, живущие в вечном Вчера, люди так приглянулись нашему вождю. На самом деле идея проста как мычание: враг моего врага (демократии и законности) - мой друг. На практике оно выглядит так, что AFD - Альтернатива Для Германии (облагороженные немецкие фашисты) теперь нам - друг! Иосиф Виссарионович нервно переворачивается в гробу. И не он один! Ну и - финальный аккорд. AFD, как типичная протестная партия, пытается и к тем подмазаться и здесь попытаться и конечно не обошла она вниманием и пандемию Короны. Ну правильно: репутация, однажды испорченная, хуже уже не станет, можно пускаться во все тяжкие. Можно объявить и прививки опасными, а вирус - наоборот совершенно нормальным вирусом вроде гриппа. Глядишь, найдутся на этом поприще и новые друзья, с пониманием отнесущиеся и к генеральным целям партии. Так вот. На сегодняшнем съезде партии Ёрг Мойтен, шеф партии, неожиданно обрушился с жёсткой критикой на всех собрашивсихся. Если в кратце, в переводе Гоблина: - "Вот какого хрена, я спрашиваю, вы все вдруг решили, что если мы фашисты, то нам теперь и вирус не страшен?" Даже странно, человек в такой партии (а вступить в Германии в такую партию - это полнейший позор и противориечит всему послевоенному воспитанию) и таки - не дебил! Но ничего, это исправимо. Уйдут его, конечо, с его тёплого места.
6 августа 1961 года в космос отправился советский летчик Герман Титов. Этот полет был вторым по счету, но не по значению... Титов был в шестерке претендентов на первый полет в космос. Однако не прошел. Сразу после полета Гагарина в космос в СССР стали усиленно готовиться ко второму полету. Его планировали как более продолжительный по времени. Выбрали Германа Титова. В космосе Герман Титов пробыл по тем меркам долго: 25 часов и 11 минут. Ему удалось вручную сориентировать корабль «Восток-2». Также он совершил 17 витков вокруг Земли. За это время он успел пообедать, поужинать и рассмотреть 17 космических зорь. Ветеран Великой Отечественной войны Е. П. Потехин стал свидетелем приземления космонавта №2 Германа Титова на краснокутской земле. «Картина для чисто земного восприятия была довольно необычной. Оплавленная, еще пышущая жаром сфера спускаемого аппарата диаметром более двух метров, опутанная стропами парашютной системы, и в нескольких сотнях метров от нее фигура Германа Титова, также «закутанного» в свой парашют. Первым к космонавту подоспел на мотоцикле бригадир 2-й полеводческой бригады колхоза «40 лет Октября» Н.И. Андреев, который к моменту нашего появления уже помогал Титову распутывать лямки парашюта. Освобожденный совместными усилиями Герман Степанович выглядел после перенесенных перегрузок неважно. Серое, землистого цвета лицо, покрытое бисеринками пота, замедленная координация движений - все говорило о громадном напряжении последних минут полета и катапультирования. Но в первую очередь он направился к спускаемому аппарату. «Нужно забрать кассету с записями исследований и режима работы приборов», - пояснил космонавт №2. После того, как кассета оказалась у него в руках, Титов успокоился и решил «сориентироваться на местности». «Ребята, а где я приземлился?» Отвечаем: «Красный Кут, примерно в ста километрах от Энгельса». «Однако...». Видимо, координаты посадки не совсем совпали с намеченными. «Ну, не беда, главное к телефону побыстрее добраться». Через десять минут Герман Титов уже звонил из кабинета первого секретаря райкома партии. Сначала дали Саратов. Краткое сообщение о приземлении, которое Титов передал первому секретарю обкома партии А.И. Шибаеву, прервалось включением правительственной связи. В телефонной трубке ясно прозвучало: «На проводе – Кремль». Поднявшись со стула, Титов по-военному четко отрапортовал: "Товарищ Первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Председате Совета Министров СССР. Летчик-космонавт Титов полет космического корабля «Восток- 2» по заданной программе завершил. Самочувствие хорошее. Готов к выполнению нового задания партии и правительства». Такое вряд ли повторится еще раз. В один день в стенах райкома партии находился настоящий (!) космонавт, который несколько часов назад вращался на орбите Земли, и одновременно раздавался живой, а не с телеэкрана, голос Генсека. После рапорта Титов заметно расслабился, порозовел лицом, просто, по-дружески улыбался всем собравшимся и делился своими впечатлениями о заключительной стадии приземления: «Все «наверху» нормально было, и вот те на: несет после катапультирования прямиком на железнодорожную ветку, а там товарняк громыхает. Прудок еще небольшой просматривается. Ну, думаю, только бы не под колеса, уж лучше искупаться. Но все-таки подергал стропами и, слава Богу, на поле вырулил». Несколько раз сфотографировались с Германом Титовым, передавая из рук в руки фотоаппарат, чтобы каждый из присутствующих обязательно попал в кадр. Райкомовские девчата нанесли разной снеди, овощей, фруктов. Но Герман Степанович попросил только стакан горячего чаю. Как чувствовал, что спокойно перекусить не придется. И точно. Вскоре появились военные. Кабину спускаемого аппарата «отбуксировали» по воздуху через весь Красный Кут на аэродром летного училища. А космонавта там уже поджидал прибывший спецрейсом военный самолет. «Волга» председателя райисполкома была в полном распоряжении Титова, но пробиться к ней оказалось делом сложным. Слух о приземлении космонавта №2 с молниеносной быстротой разнесся по округе. Центральная площадь города, на которой находилось здание райкома партии, к этому моменту была уже «запружена» людьми. Все хотели увидеть и поприветствовать живую легенду, услышать хотя бы несколько слов от настоящего космонавта. Герман Степанович, невзирая на спешку, упрашивать себя не заставил. Поднявшись на праздничную трибуну, он тепло поблагодарил жителей города за радушный, сердечный прием на саратовской земле. Но служба есть служба. В назначенное время Титов уже был на аэродроме летного училища. Спускаемый аппарат загрузили в отсек военно-транспортного самолета, а плотное кольцо врачей уже «отсекло» космонавта от провожающих. Весь в медицинских приборах и паутине датчиков, он успел лишь на мгновение выглянуть в иллюминатор и помахать на прощание рукой...» В качестве награды за пройденное космонавт получил «Волгу» со специальным номером — 02. Такая же была у Юрия Гагарина. Машины коллег отличались только этими номерами — у первого космонавта, разумеется, была с номером 01. Также Герману Титову вручили Звезду Героя Советского Союза. На момент полета Г.С. Титову было всего 25 лет, и по сегодняшний день его возрастной рекорд еще не побит – он остается самым юным человеком, побывавшим на орбите.
Более 50 лет назад довелось лежать в госпитале и к нам в палату положили старичка (для подростка любой человек, старше его на 10 лет - "старик", но это был в самом деле очень пожилым). Он оказался (бывшим) чемпионом СССР по шахматам и лихо громил в шахматы всех лечащихся и врачей. Доводилось с ним часто играть и он меня, конечно, "разделывал под орех", легко, изящно и никогда не издевался над побеждённым. Он вообще был очень добрым Человеком. Но, один раз мне удалось свести партию вничью. Зная, что это невозможно, я спросил, почему он сыграл вничью, ведь я никогда не обижался на него при поражениях, я понимал, что слишком в "разных весовых категориях" по шахматам мы находимся. Дедушка улыбнулся и сказал: молодой человек, вы сыграли великолепную партию и начал мне детально объяснять мои ходы. Аллах знает, каким таким чудом я, простой мальчик, иногда играющий в шахматы, сумел исполнить какие-то суперкомбинации (партию по имени какого-то Шахматиста)! И Мастер БЫЛ ВЫНУЖДЕН пойти на ничью. К сожалению, я не увлекался шахматами и забыл фамилию того Шахматиста... Надеюсь, в Долине Вечной Охоты ему встречаются его друзья-коллеги шахматисты. Помнится, в "древние времена" в парках всегда сидело много шахматистов и вокруг них собирались болельщики. Не помню ни одного случая, что-бы там кто-нибудь ругался, тем более дрался - там все тогда были добрые...
В январе 1998 года я поехал в Испанию на два опен-турнира: в Линарес и Убеду. «Отцом» этих турниров являлся Луис Рентеро — харизматичный организатор, известный, кроме всего прочего, и своим непримиримым отношением к коротким ничьим, за которые даже штрафовал. Казалось, что мне, ненавидевшему не только короткие, но и любые ничьи, навлечь на себя гнев «тирана» не удастся. Но это едва не случилось. В четвёртом туре опена в Убеде, встречаясь чёрными с соотечественником Вигеном Мирумяном, я закончил партию аж на шестом ходу. Но это ещё цветочек. Ягодка же в том, что я... проиграл! Дело было так. При подготовке к партии я весь вечер ломал голову над тем, как можно в ответ на 1.е4 применить мою коронную защиту Филидора, но при этом избежать любимой Вигеном венской партии. В конце концов нашёл любопытный порядок ходов и довольный заснул. Наутро всё пошло так, как я и задумал — домашная заготовка сработала. Но тут, получив комфортную позицию, я вдруг на пятом ходу решил сымпровизировать. Вместо хода пешкой, который я изучал при подготовке, я решил сделать ход конём, который заметил во время игры. «Новинка» выглядела блестяще — чёрные создавали одновременно три угрозы. Ничтоже сумняшеся, я выпрыгнул конём на g4. И тут, словно несчастный профессор Плейшнер из кинофильма «Семнадцать мгновений весны», я понял, что допустил роковую ошибку. Белые могут просто отойти слоном и, защитившись от всех трёх угроз, остаться с лишней пешкой. В ожидании хода соперника я мысленно бился головой об стенку: вся подготовка — коту под хвост! И словно тот же Плейшнер, приготовивший на случай провала ампулу с ядом, я решил: найдёт ход 6.Сe2 — сдамся! Нашёл, конечно. Расстроенный, я быстро покинул игровой зал. Всё, что случилось дальше, знаю лишь понаслышке. Наш столик, где остался сидеть смущённый Виген, облепили любопытствующие. Пришёл Рентеро. Стали изучать бланки. Фигуры подвигали. В конце концов решили, что всё по правилам. Успокоившись, я сожалел об импульсивном поступке. Пешка так пешка — сдаваться-то зачем?! Только людей зря потревожил. Несмотря на скромный спортивный результат, из Испании я вернулся в хорошем настроении. Поездка впечатлила. Да и могла ли не впечатлить страна, где вино ненамного дороже воды, где в кафе, помимо салфеток и пепельниц, на столики кладут тарелки с оливками, где вечерами люди зажигают костры, играют на гитаре, танцуют и поют. Бьюсь об заклад, что даже у самого убеждённого аскета в душе предательски зашевелился бы эпикурейский червячок.
Мало тех, кто ещё помнит, как Михаил Прохоров создавал политическую партию и участвовал в президентских выборах. Это было недавно, это было давно!
В канун первомайских праздников дождь стучал о подоконник. Зеныч с Котом сидели на кухне, пили зелёный чай с лепестками жасмина, каждый из своей чашки, и слушали Комсомольское Радио, а услышав в сводке новостей последнюю новость о том, что Михаил Прохоров создаёт свою политическую партию, глубоко задумались. Каждый о своём. В жизни Зеныч руководствовался принципом профессора Галдаева, заведующего кафедрой ЖРД: «Мужчина может ошибаться в своей жизни, и не один раз. Но, по крайней мере, в двух случаях он не имеет права на ошибку: при выборе политической партии и при выборе жены». Успешным предпринимателем он так и не стал (за что его строго и нещадно пилила жена), значимых проектов, окромя как написание книги «Бакалейная лавка», не свершил (авторитет, завоёванный у грузчиков-биндюжников рынка «Клондайк» и у девушки из рыбного киоска не в счёт), шальных денег или, на худой конец, богатого папеньки, чтобы проплатил региональное лидерство, у Зеныча тоже не было, а политических академий, ЦПШ, ШКШ и ВПШ он не заканчивал. Кот кисло ухмыльнулся. А настырный Зеныч настроил ноутбук и отправил на партийный сайт заказное письмо с уведомлением о вручении: Запишите меня в ППШ! Для непосвящённых: 1.ЖРД – жидкостные ракетные двигатели. 2.ЦПШ – церковно-приходская школа. 3.ШКШ – школа кройки и шитья. 4.ВПШ – Высшая партийная школа КПСС.
Наши современные новости дадут фору анекдотам знаменитого армянского радио. Ну, например, депутаты не так давно пикировались по поводу памятников руководителям Белого движения времён Гражданской войны. В обсуждениях к этим новостям на сайтах было по 300 комментариев: чуть не до рукоприкладства доходило. При этом изучение общественного мнения показало, что если перед обычным россиянином с образованием периода «до ЕГЭ» выложить одновременно фотографии Врангеля, Колчака, Деникина, Юденича, Корнилова, Краснова, то уверенно узнают среди них только фото Хабенского.
Давайте честно скажем, что пикировались то о том, вводить ли в России монархию. Причём из 5 крупнейших европейских монархий образца 1913-го года [то есть Австро-Венгерской, Британской, Немецкой, Османской и Русской] проверку двумя мировыми войнами прошла только Британская, то есть только она - качественная.
---
Поэтому вспоминаем Ералаш «День вежливости в школе» [1] и получаем следующее [под хорошую классическую музыку]:
- лучший путь для России, милорд, немедленно принести присягу принцу Гарри с его августейшей супругой! Согласитесь, что встать на колено перед монархом и быть осенённым мечом, став тем самым кавалером ордена Подвязки, это единственный верный путь для истинного русака-патриота!
- какой несусветный бред несёте, товарищ! Только в страшном сне может привидится Меган Маркл во главе СССР! Правителя для России должнО выбирать на тайном заседании Политбюро нашей и только нашей Правящей партии. А конституционную роль нашей Партии должнО закрепить на уровне законодательства! Ибо должнО руководствовать принципом: одна страна — один народ — одна партия — один вождь — один…
- Ваши аргументы абсурдны!
- а Ваша позиция вызывает у меня искренние подозрения в здравости Вашего рассудка!
- я вынужден Вам отказать...
И тут раздаётся школьный звонок. По громкоговорителям звучит: первый день вежливости в нашей школе закончился. Ну а дальше по приключениям неуловимых и конкретно «Короне Российской империи» - раздаётся истеричный женский крик «Вся власть Учредительному Собранию» и начинается мордобой. Бессмысленный и беспощадный.
Ссылки
1. «Ералаш №50 "Давайте говорить друг другу комплименты"» https://www.youtube.com/watch?v=3g09jpsQbM8
2. Фильм «Корона Российской империи, или Снова неуловимые»
3. «Назначение виноватых и награждение непричастных» https://www.anekdot.ru/id/731399/
4. «Жить 'окнами во двор' (хвастун и трущобы)» https://www.anekdot.ru/id/624718/
5. В.В.Махрин. «Государство это кто?»
ПОБИТ ПОЭТ В ВЕРХОВНОЙ РАДЕ Из сериала "Вот так рождаются стихи"
Сейчас на слуху выборы в новую Верховную, верховнее уже не бывает, Раду Украины (сокращенно – ВРУ). Партию Прогрессивных, тоже прогрессивнее не встретишь, социалистов возглавляет сладкая парочка вождей – незабвенно-неизбывная Наталия Витренко, наш украинский Жириновский-в-юбке, и некто Владимир Марченко.
Как по мне, название "прогрессивные социалисты" – ну, явный же оксюморон. Вроде как еврей-колхозник или чукча-агроном. Тем не менее этой партии и ее вождям выражу респект – люди Дела! А перед читателями слегка оправдаюсь. Вот, мол, обещал о возвышенном - поэзии, а начал с говна - украинской политики! Нет, про поэзию не забыл, просто пускай читатель еще разок узреет, "... из какого сора растут стихи, не ведая стыда... " ((с)А. Ахматова, урожденная Горенко).
Здесь же речь пойдет об одном стихотворении, которое написал лет 8 тому назад, под свежим впечатлением одного славного события, в соавторстве с Лермонтовым. Неважно, что нас разделили тысячи километров и столетия – пространство и время покорны не только прапорщику Петренко, приказавшему копать канаву от забора до обеда, но и воистину поэтическим душам, воспаренным вдохновением.
Непосредственным поводом для соединения наших с Лермонтовым поэтических душ послужил третий поэт по призвыщу Мувчан. По себе знаю, что поэт - гордое, независимое существо, дивный гений, явление небывалое и поэтому чужеродное в среде, живущей завистью, клеветой, занятой погоней за счастьем, понимаемым как чины и богатство.
Увы, пан Мувчан поэтом вовсе не был, просто натянул эту личину, чтобы стать очень своим в упомянутой среде, надежно прикормившись верным холуем Партии. Когда же партийная касса захлопнула свое окошечко вместе с КПСС, наш шустрый "поэт", во избежание личного голодомора, быстренько напялил шаровары, вышиванку, перескочил из верных ленинцев в свидомые патриоты Неньки и под этим камуфляжем щирого українця пролез в нардепы, сохранив, таким образом, теплое местечко у привычного Корыта.
Я, на всякий случай, заменил в его призвыщи (хвамилии) вторую букву на другую, потому как этот козел объявит себя тоже натурой тонкой, поэтичской и наговорит мне матюгов, а я этой бывшей партийной суке въехать в морду, как хотелось бы, не смогу, бо в него – парламентська недоторканiсть.
Морда же эта просто просит кирпича или хотя бы кулака. И вот с этой самой мордой он как-то выперся на трибуну, не ко сну помянутой, ВРУ. Да чтоб у народа не появилось и тени сомнения в беззаветной любви б/поэта до него, народа, Мувчан не упускал случая порадеть за народ по любому вопросу, и как-то даже выперся с пламенной речью, пересыпанной поэтическими метафорами, тропами и т. д. , и т. п. ... по сельскому хозяйству!
Воспламененный этой речухой, его оборвал прогрессивный социалист Марченко. Дескать, ты же -поэт, тебе бы о птичках, а ты об чем базаришь? Ты шо, козел недоенный, отличаешь трактор от вола?
На что поэт, ну, не инженер, но хотя бы техник человеческих душ, отбрил: зато я не путаю жену с товарищем по партии! Чем сорвал аплодисметы, ну, может и не всей ВРУ, но уж точно – социалистов с лидером Морозом (не путать с порядочным морозом из народной песни "Ой, мороз-мороз"). Вот от этого Мороза и пошли по миру "прогрессивные социалисты".
Дальше парламентская деятельность поэта Мувчана продолжилась в кАлуарах Рады, где Марченко подловил стихоплета и поступил с ним не поэтичским, а джентльменским макаром. Кароче, акцентированным правым джебом смачно хряснул свиную харю оскорбителя женской чести товарища по партии. С которым, как болтали злые языки, был связан только идейными узами. Как, к примеру, Владимир Ильич с Надеждой Константиновной, даже при том, что Крупская была официальной женой Ленина. Да потом и вдовой, хотя в один из моментов истории КПСС Сталин едва не назначил вдовой Ленина более профессиональную революционерку - Александру Коллонтай.
Впрочем, вернемся к джебу. Поскольку тезка Ленина, мститель Владимир был мужчиной здоровым, да к тому же бывшим боксером-тяжеловесом, сразу после удара нехилая туша нардепа-поэта (сократим - нардепоэта), не чинясь, подчинилась третьему закону сэра Исаака Ньютона, приобрела подобающее ускрение и с ним, уже согласно первому закону упомянутого сэра, пролетела значительное расстояние до стенки и шмякнулась на пол.
Произойди это на ринге, арбитр сразу бы дал отмашку, даже не приступая к счету: чистый нокаут, и по всем законам уже бокса тело потерпевшего сразу бы на носилки – и в госпиталь али в морг. Но законы – это в таких благородных эмпиреях, как классический бокс или столь же классическая механика. А во ВРУ - облом, какие могут быть законы в Раде, законоДАТЕЛЬНОМ органе, где эти самые законы готовят как полуфабрикаты исключительно на вынос, для наружного, а не внутреннего потребления!
В роли же классного арбитра экспромтом выступила сама Наталья Михайловна. Разве что отсчет повела не пальцами в воздухе, а ногами. Да об тушу поверженного поэта. И не стала считататься-мелочиться до каких-то там десяти, как положено в боксе, а, увлекшись, натура широкая, счет просто прекратила. Да и какие могут быть счеты между коллегами-депутатами, кроме банковских? При этом благородно не била лежачего, а просто пинала его тушу столько, что телеоператоры успели наладить аппаратуру, освещение.
Пару раз Наталья Михайловна ненадолго прерывалась – ну, там, передохнуть, поправить, грим, прическу, стрелку на чулочках. Ведь вся Украина должна увидать свою героиню во всей ее женской приглядности и нежности! И Украина таки увидела неоднократно. Президенту Кучме так понравилось зрелище, что он распорядился прогнать этот цирк скока там раз по всем телеканалам.
А вот у меня, натуры куда более поэтической, нежели виртуальный арестант Кучма или битый прохвост Мувчан, родилось это замечательное стихотворение. Сразу предупреждаю, в нем речь идет о ВРУ 13-го созыва, а не, упаси Бог, нынешнем блааародном собрании, где блистает уже газовая принцесса, волшебным образом спасшаяся от 168 лет отсидки. И употребленный ниже профессиональный термин "блять" тоже к ней никак не относится. И уж тем более к уважаемой мной Наталье Михайловне! А вот слово "бьют" на моей клаве не получается, что ни наберу – выходит БЮТ (блок Юлии Тимошенко, будь он неладен). Фрейд, сука, виноватый! Ладно, хватит прозы – теперь стихотворение. Будь жив упомянутый Иосиф Виссарионович Сталин, он, несомненно оценил бы его как "штуку посильнее Фауста".
НА ЧЕСТЬ ПОЭТА, ПОБИТОГО В ВЕРХОВНОЙ РАДЕ
"Ликуй, несчастная страна: Побили пана Мувчана". А. Кимры. "Наша Вера".
Побит поэт в Верховной Раде. Пал, получив под зад пинка. Ну, пустячок, а люди – рады. Хоть и не пляшут гопака. Его глумливцы хладнокровно, Ужравшись водки и вина Пришли походкою неровной И дали в бороду сполна. Но он не умер, он живучий, Пустил в штаны – и ничего, Ведь он же демократ ползучий, Как и хулители его. Его, однако ж, не убили. Так, попинали в хвост и гриву. А может, из любви побили, Когда настроились игриво. Ведь скукотишша – в микрохвоны Мычать, как люб родной народ. И БЮТ копытом сытым кони, Ну, будто дел непроворот. *** Вы, жадною толпою у Корыта Народа своего лихие палачи Все вами куплено, сокрыто И суд, и правда – все молчи! Что ж, веселитесь, он повержен, Как запорожец на Сечи. Бывает: власть не без издержек, Когда на ней сидят рвачи. Кумы. Подонки. Зазывалы. Мерзавцы. Рэкетня. Шпана. Социалисты. Либералы. И масса прочего лайна. И в обстановке полусонной Подонки. Суки.... Басмачи. Куют не нужные законы, А счастья своего ключи. Страна же все черней от крепа. Голодный мор и неуют. Резвятся жирные нардепы И дружка дружке морды БЮТ. Эх, Рада, Рада, тот – повеса. Та – политическая блять...
Эх, где бы напастись дантесов – Нардепоэтов пострелять?
... Возвращаясь же от возвышенного к прозе, агитирую голосовать за Витренко. Уже хотя бы ради того, чтобы, наконец, точно узнать: настоящая коса у пламенно-газовой революционерки Тимошенки? Или накладная? И распускает она ее, коленопреклоняясь Генпрокуратуре России? Или надевает вместе с гримом щирой украинки? Вот и узнаем, когда эти дамы вцепятся в волосы друг дружке. Да и Владимир Марченко, мой респект, еще кому даст в морду. Это занимательное зрелище похлеще профессионального ринга, где за мордобоем стоят большие деньги, а тут – искренне, от души. Да хоть небольшое моральное удовлетворение за нанесенный нам, "биомассе", урон от деятельности наших "слуг".
Мне в общем-то пофиг, но... прочитал вот на http://www.regnum.ru/news/615728.html
"На Украине обнародованы результаты подсчета 100% бюллетеней" в результате набрали
Партия регионов Украины 32,12%; Блок Юлии Тимошенко 22,27%; Наша Украина" 13,94%; Социалистическая партия Украины 5,67%; Коммунистическая партия Украины 3,66%; Блок Витренко - 2,93%; Блок Литвина 2,43%; Блок Костенка и Плюща 1,87%; партия "Вече" 1,74%; "Пора"-ПРП 1,47%. - --------------------------------------------- Итого правильно 85,17%
Такие вот полновесные 100% А не хватает совсем немного - чуть больше, чем проголосовало за правящую партию